«Забрали, посадили, подписал, уехал, погиб». Жёны российских военнослужащих рассказывают, как их мужья пытаются дезертировать

Убежать с фронта или не вернуться туда из отпуска — лишь первый шаг к отказу от участия в боевых действиях. «Вёрстка» поговорила с жёнами военнослужащих и правозащитниками и выяснила, что на чётвертом году войны отношения Минобороны с мобилизованными и контрактниками всё больше напоминают рабовладельческие: дезертиров массово ловят и насильно отправляют на фронт — или сперва судят, но потом всё равно возвращают на войну.

Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал

Имена некоторых героев изменены из соображений безопасности. Авторские орфография и пунктуация в сообщениях героев сохранены.

«Познакомились мы в баре. Он тогда именем другим представился и возраст другой назвал. Потом переписки были, свидания. Потом, когда его избили парни, у которых он жил, он приехал ко мне, весь в крови, с пробитой головой, босиком. Ну я уже не смогла его отпустить никуда, кроме больницы, и домой забрала. Так и стали жить вместе», — рассказывает Елизавета про знакомство с Алексеем.

В декабре 2024 года он убежал в самоволку прямо с фронта и на перекладных добрался из Белгорода до крупного города в Сибири, где и познакомился с Елизаветой. Алексей родился и жил на юге России, в июне 2023 года поступил на срочную службу. Там его уговорили подписать контракт. «Сказали, что отправят учиться на оператора БПЛА, что в горячие точки скорее всего вообще не будут отправлять», — говорит Елизавета. Первое обещание выполнили, а второе — нет.

«Просто дали оружие в руки — и всё, и в штурма. Никакой не оператор БПЛА, ничего вообще. Естественно, он в шоке, — рассказывает Елизавета. — Он сбежал прям с боевого задания. Когда остался в живых, он и ещё один парнишка приняли решение в этом состоянии аффекта бежать. Добежали до Белгорода, пол-России проехали автостопом».

Алексей понимал: его, вероятно, будут искать, поэтому поехал не в родной город на юге, а подальше, вглубь страны. В Сибирь он добрался без документов, денег, вещей и понимания, где жить. Неофициально устроился в автосервис и «вляпался по уши»: попал в компанию, которая, по словам Елизаветы, заставляла его продавать наркотики. Из-за этого и ввязался в драку, после которой пришёл к ней весь избитый. Елизавета говорит, что не смогла остаться в стороне. Когда он во всём признался, оказалось, что на момент их знакомства ему было всего 20 лет. Елизавете — 34.

Теперь она называет Алексея гражданским мужем. Помогла ему получить медицинскую помощь, восстановить паспорт, поселила у себя дома и даже нашла для него новую работу. Их отношения продлились несколько месяцев, пока мужчина не захотел сам «сдаться» в воинскую часть, где он служил — на юге России.

Елизавета объясняет решение Алексея тем, что ему было «морально тяжело» от необходимости прятаться: давила мысль, что за самовольное оставление части грозит уголовная статья и срок. А вечно же не станешь скрываться. Но при этом и возвращаться на службу было страшно: вдруг вновь отправят на штурм?

«Когда посадила его на поезд, у меня был ужасный страх, просто такое ощущение, что человека на войну отправляешь опять. Он сам в шоке был. Ты не знаешь, что дальше будет: либо тюрьма, либо штурма. И так, и так — не очень-то здорово», — говорит Елизавета.

Чтобы справиться со стрессом и найти поддержку, она начала узнавать в чатах, посвящённых СВО, что бывает с СОЧами — так неофициально называют военнослужащих, которые самовольно оставили часть. От родственниц других военных Елизавета узнала, что добиться суда и реального срока за самоволку довольно сложно: многих беглецов просто возвращают на фронт и бросают в штурм, где они погибают.

Десятки тысяч дезертиров

20 сентября 2022 года, за день до объявления мобилизации, Госдума ужесточила наказание за дезертирство. Военнослужащих, убежавших в самоволку в России судят по трём уголовным статьям, самая «лёгкая» из них — неисполнение приказа (ст. 332 УК РФ) предполагает наказание до пяти лет лишения свободы, за самовольное оставление части (ст. 337 УК РФ) в зависимости от количества дней отсутствия в воинской части могут назначить до десяти лет лишения свободы, по самой «тяжёлой» статье — за дезертирство (ст. 338 УК РФ) грозит до пятнадцати лет лишения свободы.

Сколько всего военнослужащих сбежало с фронта за последние три с половиной года, достоверно неизвестно: Минобороны такую статистику в открытом доступе не публикует, но частично о количестве дезертиров можно узнать из подсчётов независимых медиа и правозащитных проектов.

На основе утёкших в сеть пофамильных списков «Важные истории» установили, что с осени 2022 года до лета 2024 года с фронта сбежало как минимум 49 тысяч военнослужащих. Это почти совпадает с оценкой, опубликованной украинским OSINT-сообществом Frontelligence Insight: оно утверждает, что получило слайды из внутренней презентации Минобороны о дезертирстве. По рассчётам Frontelligence Insight, общее число дезертиров на период до 15 декабря 2024 года составило 50,6 тысяч человек.

Полностью опираться на эту цифру нельзя: во-первых, за прошедшие месяцы могло сбежать ещё несколько тысяч человек, но часть из них могла вернуться на войну, а во-вторых, в некоторых частях командиры массово ставят статус «СОЧ» неправомерно: военным, которые лежат в госпиталях или не вернулись с боевого задания и скорее всего погибли.

По информации «Медиазоны», которую издание собрало с сайтов судов, с начала вторжения по май 2025 года в суды поступило более 20 тысяч уголовных дел об отказе от службы, приговоры по ним вынесены более чем 18 тысячам военнослужащих. Весной 2025 года судьи выносили по 700–800 приговоров в месяц. При этом часть осуждённых могла вернуться на фронт.

Аналитик дезертирского проекта «Прощай, Оружие!» Алексей Альшанский считает, что в реальности цифры могут быть другими, и предлагает делить всех бегущих с фронта на две категории: на тех, кто хоть раз сбежал, потому что устал и решил передохнуть, но не против продолжить службу в будущем, и на тех, кто принял принципиальное решение дезертировать навсегда.

Первых, по мнению Альшанского, сотни тысяч, но не все из них попадают в статистику. Кто-то возвращается обратно на фронт, а кого-то командиры намеренно не объявляют в СОЧ, чтобы не сталкиваться с бюрократической волокитой и гневом начальства. Вторых — то есть тех, кто решил дезертировать навсегда, — по мнению Альшанского, может быть десятки тысяч.

«Мы оказались бесправными в нашей ситуации»

Виктор из Московской области подписал контракт летом 2023 года. Через несколько месяцев после начала службы он получил осколочные ранения обоих бедёр и попал в госпиталь. За употребление алкоголя из госпиталя его вывезла военная полиция и задержала на ночь.

«Утром выпустили, но госпиталь его уже не принял. Я ездила за ним в Астрахань, так как он был не в состоянии передвигаться: рана гноилась, и он был на костылях, — рассказывает жена Виктора Екатерина. — Я его привезла домой, и тут у нас начался ад. Муж начал сильно пить, каждый день были скандалы, он просил, чтобы я покупала ему по две бутылки водки каждый день».

По словам Екатерины, пока муж был в запое, он ничего не предпринимал, чтобы ему не присвоили статус СОЧ. В итоге она самостоятельно отвезла в военкомат справки о том, что Виктор лечится дома. «Как получил деньги от ранения, вообще с ума сошёл: раздавал налево и направо, а меня ими постоянно упрекал. Начал руку на меня подымать. Это продолжалось 11 месяцев», — вспоминает Екатерина. Почти полгода Виктор, по словам супруги, получал денежное пособие, словно он всё ещё служит.

Не выдержав пьянок и побоев, Екатерина сама отвезла мужа в военную комендатуру. Тогда на Виктора завели уголовное дело за самовольное оставление части. В декабре 2024 года его приговорили к пяти годам колонии общего режима. Из колонии он вновь ушёл на войну.

«Я когда ездила на свидание, просила, чтобы не подписывал контракт, поддерживала его, передачки ему возила, письма писали друг другу, — рассказывает Екатерина. — Позвонил и поставил перед фактом, что завтра уходит на СВО. Вы не представляете, что со мной было, я два дня ревела, не могла успокоиться. Мы даже с ним не попрощались. 31 мая позвонил нам с сыном, и всё. С 17 июня числится пропавшим без вести».

— Как вы думаете, почему он принял такое решение вновь?
— Я не понимаю его до сих пор, он мне только сказал: «Я выбрал свой путь». Я не знаю, как теперь жить без него, сама себя потеряла, ничего не радует. Мне ещё детей подымать, а сил нет, просто не представляю, как жить дальше, — говорит Екатерина. И чуть позже добавляет: — Я никому не посоветую идти на СВО.

Екатерина подала заявление на розыск мужа, сдала вместе с сыном образцы ДНК, чтобы можно было сделать опознание, если тело найдут. Она сетует, что с эвакуацией погибших беда: могут пройти месяцы или даже годы, когда тело заберут с поля боя и вернут родным.

«Теперь я просматриваю чаты, ищу, может, какая информация есть. Но ничего: был человек и нет. В части сказали, что если через полгода не будет информации о нём, они признают погибшим, разбираться не будут», — говорит Екатерина. Она надеется, что ей удастся похоронить Виктора, и всё свободное время отсматривает фотографии погибших — ищет свидетельства о муже в чатах, посвящённых СВО. «Лежит он там и гниёт, и ходят, и ездят по нему. Это страшно», — говорит Екатерина.

У Петра, супруга Марины из Екатеринбурга, был другой мотив вернуться на войну после того, как его осудили за самоволку: он считал себя истинным патриотом. Мобилизовали его осенью 2022 года. Как рассказывает Марина, Пётр успел «повоевать» в Херсонской и Донецкой областях, пока у него не обострилось хроническое заболевание и он приехал домой, чтобы пройти лечение в частной клинике.

«Он оповестил командира, ездил отмечаться в часть, был на связи, не прятался. А потом оказалось, что его подали в СОЧ. Приезжала военная полиция, никаких документов в части не оказалось. Терялись документы, люди, справки и так далее», — говорит Марина.

По её словам, Пётр сотрудничал со следствием. Супруги были уверены, что ему дадут условный срок, в этом их убеждал адвокат. Однако летом 2023 года мужчину приговорили к пяти с половиной годам колонии. Марина уверена, что суд сделали показательным, «чтобы другие боялись».

После полугода, проведённых в СИЗО и полугода в колонии, Пётр подписал контракт и вернулся на войну.

— У вас есть догадки, почему он так решил? Тем более, если он уже видел и знал, какие там большие потери и как там опасно?
— Во-первых, задели его честь. Во-вторых, он так и остался патриотом. Уговаривала его и мама, и я, и тётя, но его было не остановить. Он сказал: «Вы меня прекрасно знаете, я по-другому не могу поступить», и на этом разговор был окончен, — говорит Марина.

После возвращения на войну Пётр погиб. Горевать ей приходится не только по мужу, за год до этого погиб и мобилизованный брат Марины.

«Мне очень жалко парней, который идут туда по глупости или за деньгами. Надо быть или патриотом до мозга костей, или недалёким. Очень страшно и обидно, что с нами могут такое сделать, мы оказались бесправными в нашей ситуации», — говорит она.

— Мой муж уже погиб, не хочу об этом общаться. Извините, — написала жена другого из СОЧей, которую корреспондентка «Вёрстки» нашла в чате, посвящённом СВО.

— К сожелению супруг погиб. Он подписал контракт из колоний и на первом бзi (боевом задании — прим. «Вёрстки»)× в первый же день погиб — написала жена другого военнослужащего — ранее его, судя по сообщениям в чате, на семь лет осудили за самоволку.
— А вы не могли бы рассказать об этом всём или это слишком болезненно для вас?
— Дак а что говорить. Забрали посадили подписал уехал погиб привезли домой.

«Смысл в том, чтобы человек из этой мясорубки не вылезал»

В чатах, посвящённых СВО, жёны военнослужащих постоянно обсуждают статус СОЧ: часть из них — из-за того, что пропавших без вести и даже погибших командиры объявляют самовольно покинувшими часть, а родственницам после этого приходится судиться с Минобороны, чтобы мужей признали умершими и выплатили положенные компенсации. Часть обсуждают, что делать, если мужа объявили в СОЧ и розыск: просят советов, контакты адвокатов и спрашивают, правда ли, что за самоволку ждёт тюрьма? Но есть и неочевидные вопросы и комментарии.

«Здравствуйте, подскажите пожалуйста, СОЧ может подписать контракт с ЧВК, чтобы закрыли дело, чтобы продолжить служить?»

«У меня у мужа был соч 2 месяца, нашли осудили дали 7,5 лет строго режима, и тут же с СИЗО опять подписал контракт🤦‍♀️ Сказал что столько сидеть не будет».

«Здравствуйте. Пожалуйста подскажите. Если человек ушёл на сво по контракту из ИК по ст 337 ч.5 (соч) Попал в плен, вернулся. Обвинение с его соч снимаються или нет?»

«Здравствуйте. А здесь есть родные кто был осуждён за СОЧ? У нас СОЧ месяц. Ждет суда, интересно сколько дадут. Следователь говорит условный скорее всего. Не очень то и хотелось, пусть сидит лучше, живой зато».

«Я вообще осуждаю СОЧ
Честно прям до ужаса
Ибо дикая несправедливость.
Какого хера кто то ходит на бз, и страх не страх остаются и дальше идут.
А кто то пугается и бежит.
И кто то сбежал и повезло, и кайфует, а кто то погибает.
Из-за сочей мы и не можем победить ( иногда так кажется )
Но со временем стала более мягче к ним относится, ибо у всех разная психика. Разные обстоятельства. И еще куча всякого
Но если б мой в СОЧ прибежал, я б его сама назад отправила.
Ибо ты сам пошел — нехер бегать»

Первые два года после начала вторжения, по словам правозащитников, убежавших с фронта военнослужащих ловили, судили, назначали им условный срок и возвращали на войну. Условный срок не становится препятствием для продолжения военной службы, контракт разрывается только в том случае, если военнослужащему дают реальный срок в колонии.

Примерно с весны 2024 года, как отмечает директор правозащитной группы «Гражданин. Армия. Право» Сергей Кривенко, стало поступать много обращений, что сбежавших с фронта в обход суда насильно увозят обратно в зону боевых действий. Правозащитники теперь занимаются в некотором смысле абсурдными задачами: помогают военнослужащим получить реальный срок в колонии, а не условный.

«Смысл в том, чтобы человек из этой мясорубки не вылезал, чтобы он там сидел до конца дней своих», — говорит представитель проекта «Идите лесом!» Иван Чувиляев.

Когда убежавший в самоволку Алексей, находясь ещё в сибирском городе, позвонил своему командиру и сообщил, что решил «сдаться», тот, по словам Елизаветы, отнёсся к этому нормально: просто сказал вернуться в часть и даже «разрешил» заехать перед этим к родителям. Судя по всему, Алексея объявили в СОЧ только после этого звонка.

«Почему командир так вежливо общался? Потому что ему нужно, чтобы он вернулся. Не потому что он весь такой золотой и хороший, не потому что искренне хочет помочь, а потому что это нужно прежде всего ему, чтобы он по шапке не получил», — рассуждает Елизавета.

Когда Алексей добрался до родителей, он засомневался в решении вернуться в часть — как говорит Елизавета, «потому что страх был действительно, что это сразу уже всё, в штурма». Но его поймали, сейчас он прикомандирован к воинской части, «идут разбирательства, пока вообще ничего неизвестно».

Сама Елизавета вместе с ребёнком от прошлого брака перебралась на юг: поближе к части, где находится Алексей. Говорит, давно думала о переезде, а тут «карты сошлись: он уехал, и я приняла решение уехать, которое давно вынашивала».

В переписке с родственницей другого военнослужащего, которую Елизавета предоставила редакции, она писала, что очень боится упустить шанс сохранить жизнь гражданскому мужу и не переживёт, если его отправят в штурма, ведь «оттуда не возвращаются».

О том, что пойманных дезертиров насильно возвращают на фронт, говорят не только правозащитники и родственницы военнослужащих. Недавно «Вёрстка» получила массив данных из военной прокуратуры, согласно которому из более чем тысячи «СОЧей», которые находились в розыске, арестовали не более десяти человек, а остальных формально отпустили под подписку о невыезде, но по факту передали «инициаторам розыска». По словам источника «Вёрстки» из военной прокуратуры, пойманных сначала возвращают в военные части, а потом или сразу вывозят на фронт, или перед этим «маринуют» в ямах и импровизированных тюрьмах, а потом всё равно отправляют на штурм.

Это же подтверждает история Марии из Брянской области. Недавно её мужа Фёдора отправили на войну, хотя год назад в чате, посвящённом СВО, Мария писала, что его собираются судить за самовольное оставление части.

— Нас просто отправили обратно и приостановили дело, заведённое по статье 337. Муж продолжает службу дальше, — пишет Мария в ответ на вопрос корреспондентки «Вёрстки».
— Правильно ли я понимаю, что отправили насильно, не спросив?
— Да, всё верно. Отправили без вопросов: хотим мы продолжать или готовы сесть в тюрьму. А теперь получается, что дело приостановили и по возвращению оно будет возобновлено, и супруга могут посадить.

«Вёрстке» не удалось подтвердить, что на Фёдора было возбуждено уголовное дело за самовольное оставление части.

Мария считает удачей, что Фёдора не отправили «на убой», как это делают со многими вернувшимися на фронт со статусом СОЧ. Его вернули в ту же часть, где он служил до самоволки, после нескольких штурмовых заданий он получил два ранения, прошёл лечение в госпитале и теперь возвращён на фронт, но в более спокойное место.

Похожую историю про супруга рассказывает Юлия из Тюменской области: её муж Никита ушёл в самоволку из-за травмы руки. «Он не раз подходил к командиру, говорил, что не может перезарядить автомат, не говоря уже о чём-то другом. Но ответ был один: „Нечего притворяться, пойдёшь со всеми, а если не пойдёшь — яма и обнуление“» — говорит Юлия. После этого Никита сбежал с фронта, чтобы пройти лечение.

Восемь месяцев, по её словам, супруг жил дома и ни от кого не прятался. Но потом за ним всё же приехали сотрудники военной полиции и отвезли в часть, а ещё через четыре месяца, во время которых «то ли были разбирательства, то ли ничего вообще не происходило», Никиту вместе с другими военнослужащими со статусом СОЧ увезли на фронт. «Мужу повезло, через полтора месяца он с ранением попал в госпиталь», — говорит Юлия. «Вёрстке» не удалось дополнительно подтвердить её историю.

«Это всё когда-нибудь закончится»

Вера из Великого Новгорода рассказывает, что её супруга мобилизовали осенью 2022 года — хотя у семьи тогда было трое детей, а Вера была беременна. В мае 2023 года у супругов родился четвёртый ребёнок, мужа Веры отпустили по этому поводу в отпуск, из которого он не вернулся на фронт и подал рапорт на увольнение.

По словам Веры, супруги писали обращения к депутатам и губернатору, чтобы те помогли с демобилизацией, делали акцент на четырёх детях, один из которых имеет инвалидность, но её мужа всё равно осудили за самовольное оставление части. Суд всё же счёл многодетность смягчающим обстоятельством и назначил срок ниже низшего: четыре года при минимальной планке в пять лет. Уже почти полтора года супруг Веры отбывает наказание в колонии-поселении.

По словам Веры, в колонию регулярно приезжают вербовщики и «приглашают на разговор», убеждая заключённых подписать контракт и уйти на войну. «Супруг говорит, что кто, кроме меня, будет их воспитывать. Когда узнают, что ребёнок у нас инвалид, сразу отстают», — говорит она.

— И что вы обо всём этом думаете?
— Очень тяжело, но я живу тем, что это всё когда-нибудь закончится  и что мои дети никому, кроме меня, не нужны. Зато мой муж придёт домой живой, а так не знаешь, что могло случиться и когда парни мобилизованные вернутся домой.

Вместе с младшей дочерью, которой уже исполнилось два года, она ездит к супругу на свидания в колонию-поселения по 220 километров туда и обратно. Она надеется, что скоро супруга смогут выпустить из колонии по УДО.

Как рассказала Вера, в мае 2025 года её старший сын, которому сейчас 20 лет, внезапно подписал контракт и ушёл на войну. Почему — не объяснил, просто «захотел».

Спустя месяц после подписания контракта он получил серьёзное ранение: по словам женщины, пулевое ранение задело зрительный нерв. Теперь его перевели в категорию Д — не годную для военной службы, сейчас он лечится в госпитале.

— Сын не жалеет, что подписал контракт?
— Нет, сказал, это судьба. Жалеет только, что с пацанами передружился, а из роты вышло только 10 человек — и это очень тяжело. Что жив остался чудом, пока, мне кажется, не понимает до конца.

То, что мужа Веры приговорили к реальному, а не условному сроку и после этого оставили в колонии — действительно большое везение. Аналитик проекта «Прощай, Оружие!» Алексей Альшанский говорит, что судьба военнослужащих, ушедших в самоволку, зависит исключительно от решений командира воинской части и начальника гарнизона, в который «сдался» СОЧ — или куда его привезли насильно после того, как поймали.

«Если начальник гарнизона захочет тебя осудить, он сможет это продавить. Но если командир части очень хочет вернуть тебя на фронт, он тоже может это продавить, несмотря на все твои попытки сесть в тюрьму, — говорит Альшанский. — Если у обычных российских граждан прав нет, то в отношении российских военных вообще действует особая юрисдикция».

По его мнению, единственный способ прекратить участие в боевых действиях для действующего военнослужащего — побег за границу. Скрываться в России, по словам Альшанского, бессмысленно, потому что рано или поздно человека всё равно найдут. Он рекомендует желающим дезертировать обращаться к проекту «Идите лесом!», который помогает с планом эвакуации даже в случаях, когда человека уже объявили в розыск: за неполных три года работы проект помог уйти в самоволку почти 2100 военнослужащим, из них чуть более 850 человек уехали из России, остальные скрываются внутри страны.

Правозащитник Сергей Кривенко уверен: правовые механизмы борьбы за право не участвовать в войне всё ещё остались. По его словам, можно получить уголовный срока в два-три года в колонии-поселении, если «выбить» наказание по более лёгкой статье за отказ от выполнение приказа, а не за самоволку или дезертирство — для этого нужно обращаться за помощью к профильным адвокатам.

Елизавета уверяет, что морально Алексей больше не готов воевать, потому что психика у него «сломана напрочь». «Даже судя по тому, как ночью мы спали: мы не спали, мы ночью воевали, он кричит, вертится, крутится, дёргается, просыпается раз за разом, вот так», — говорит она.

Сама Елизавета недавно впервые столкнулась с налётом беспилотников в южном городе, куда она переехала, до её сибирского города они никогда не долетали. «Я в самом центре как раз была. Я в порядке, просто шок, страх. Сирену включили, это был ужас, паника, люди кричат, женщины плачут», — говорит она.

Через пару недель после того, как Елизавета рассказала свою историю любви с Алексеем, корреспондентка «Вёрстки» обратилась к ней с уточняющими вопросами. «Я вам скажу так, он меня бросил, после того, как я ему помогла, поэтому мне тяжело отвечать», — написала она.

Елизавета решила в любом случае остаться на юге, куда переехала вслед за Алексеем в начале лета: говорит, что уже успела наладить там свою жизнь. Что будет с ним дальше: осудят ли его за самоволку или вернут на фронт, она не знает.

Иллюстрации: Дмитрий Осинников

Поддержать «Вёрстку» можно из любой страны мира — это всё ещё безопасно и очень важно. Нам очень нужна ваша поддержка сейчас. Как нам помочь →