Курская область: год после вторжения ВСУ

В августе 2024 года украинская армия зашла на территорию России и взяла под контроль сотни квадратных километров Курской области. Спустя год в Курске живут десятки тысяч беженцев из приграничных районов. «Вёрстка» рассказывает, с какими проблемами они сталкиваются.

Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал

«Прихожу на речку, там сидят снайперы под мостом. Я даже не поняла, что это украинцы. Говорю: „Ребят, можно мне воды набрать, а то пить хочется“. Они мне молча кивнули. Я воды набрала, возвращаюсь и говорю: „Ой, спасибо большое“. Один поворачивается ко мне и отвечает: „Нема за що“. Я смотрю, а у них повязки синие на руках и на ногах».

Так вспоминает день вторжения ВСУ бывшая заведующая детсадом в Судже Надежда Ткаченко. Больше 7 месяцев она жила в оккупации.

6 августа 2024 года запомнилось не только десяткам тысяч жителей приграничья, но и российским военным, охранявшим границу.

«Там просто пиздец началась паника, оружия боевого у нас не было, только у командира отделения. Это был ебаный хаос», — так в разговоре с «Вёрсткой» рассказывал о прорыве ВСУ контрактник Александр.

Украинские военные, прорвавшиеся через российскую границу, закрепились в ближайшем Суджанском районе и удерживали его под контролем до марта 2025 года. Около трёх тысяч российских граждан не смогли или не захотели эвакуироваться. Свыше 130 тысяч человек из восьми приграничных районов уехали из зоны боевых действий.

После вторжения ВСУ в полицейском списке пропавших без вести появилось 1762 новых имени. Часть из них, вероятно, погибли.

Гибель тех, кому не удалось пережить вторжение, доказывают через суд

Надежда Ткаченко потеряла мужа, с которым, по её словам, прожила 34 года, 18 февраля 2025 года. В то утро Павел Ткаченко хотел наломать сухой древесины для розжига. Полгода супруги жили без электричества, воды и газа — все коммуникации оказались отрезаны во время наступления ВСУ. Ели овощи со своего огорода, закалывали скот из подсобного хозяйства и готовили еду на мангале во дворе. Дом прогревали печкой.

Февральским утром Павел, как обычно, шёл в гараж, чтобы разломать старые ящики из-под фруктов. То, что произошло дальше Надежда почувствовала, находясь в доме. «Как жахнуло! — рассказывает она. — Я выбежала, смотрю, тачка стоит, а его нет. Подбежала туда, а на него стена упала. Стена где-то около метра толщиной, его сразу убило».

В гараж попал снаряд. Чей он был — неизвестно. В тот день в Курской области пять раз объявляли ракетную опасность. Двумя неделями ранее в суджанский интернат, где жили одинокие старики, попала авиабомба. Украина и Россия обвинили в произошедшем друг друга.

Надежда решила похоронить Павла во дворе и обратилась за помощью к украинской комендатуре. Военные посмотрели на труп и, как утверждает Надежда, ответили, что не смогут поднять тяжелую стену. «Они просто написали на стене „груз-200“», — говорит женщина.

В середине марта, когда российские войска вытеснили ВСУ из Суджанского района, Надежду эвакуировали в Курск. Через пять месяцев, когда она поняла, что останки мужа в ближайшее время не вывезут, она подала иск в Суджанский районный суд. Если суд признает Павла погибшим, Надежда и её дети смогут вступить в наследство. Это поможет им получить жилищный сертификат за потерянный дом в Судже.

Надежда — одна из десятков россиян, которые через суд надеются доказать гибель своих родных. С марта по июль 2025 года, как посчитала «Вёрстка», в Суджанский районный суд поступило 94 иска о признании граждан погибшими или безвестно отсутствующими.

Большинство исков ещё рассматриваются. Часть были удовлетворены, некоторые прекращены. Суджанка Анна Затолокина рассказала «Вёрстке», что подала иск, чтобы признать погибшими своих родителей. В апреле 2025 года дело было прекращено — Анна отказалась от иска после того, как тела её родителей нашли и привезли российские военные.

Но не все готовы смириться с гибелью пропавших во время вторжения родных, объясняет «Вёрстке» курский активист Владимир Синельников. «Я знаю людей, которые всё ещё ищут родных, например из Махновки, где были корейцы, — говорит он. — На сегодня шансов найти кого-то уже нет, но они продолжают надеяться».

Около пяти тысяч бежавших от вторжения переселенцев живут в ПВР

Синельников, известный в Курске активист, часто дает СМИ комментарии о жизни переселенцев. В июле 2025 года в интервью изданию «Лента» Синельников рассказал о тяжелых условиях, в которых живут престарелые одинокие переселенцы в одном из пунктов временного размещения (ПВР).

После статьи, где описывалось, как старикам отказывают в медпомощи и контролируют их перемещение, в Курской области
начался «грандиозный шухер». Так сам Синельников описывает реакцию местных властей.

С проверкой поехал лично врио губернатора Александр Хинштейн.
«Переселенцы все как один заверили в том, что персонал чуткий и внимательный, необходимые лекарства выдают, хорошо кормят, стирают, помогают с гигиеной», — написал он в своём телеграм-канале после визита в ПВР в Понырях.

Синельников, который был в группе проверяющих, считает, что старики просто испугались. «На селе у нас люди в принципе не отличаются открытостью, а в нынешних условиях боятся лишний раз рот раскрыть, даже если правы», — говорит он.

Ещё до визита Хинштейна в минздраве Курской области признали, что в ПВР была вспышка чесотки, о которой писала «Лента» и другие СМИ, подхватившие новость. Но когда в ПВР приехал губернатор, персонал скрыл, что есть и другие инфекционные заболевания, рассказал «Вёрстке» другой участник проверки, попросивший об анонимности.

«В общем зале лежали несколько больных пневмонией и один — опоясывающим лишаём. Хинштейн поздоровался с последним за руку и тут же подбежали люди с санитайзером, дезинфицировать начальственную длань», — рассказывает собеседник.

Из около 130 тысяч эвакуировавшихся из приграничья пять тысяч по данным местных властей, всё еще живут в ПВР — спустя год после вторжения ВСУ. В основном это пенсионеры. Их разместили в студенческих общежитиях, школах-интернатах, ФОКах, гостиницах. Периодически к ним приезжают с подарками местные политики, а курские артисты выступают перед ними с концертами. Например, в феврале в одном из ПВР переселенцам показали музыкальный номер: певица под гитару спела песню со строкой «Ты что грустишь, бродяга? А ну-ка, улыбнись!»

Судя по постам в местных чатах, условия в ПВР, в основном, переселенцев устраивают. Но они живут надеждой, что вскоре получат жилищные сертификаты и смогут съехать в собственное жилье.

Те, кто не захотели жить в ПВР, снимают квартиры. Из-за большого спроса аренда жилья за 2024 год подорожала на две трети. Снять двухкомнатную квартиру на окраине Курска можно за 20 тысяч рублей, ближе к центру — за 25–40 тысяч.

Переселенцы судятся с чиновниками, чтобы решить жилищные вопросы

Суджанка Оксана Селитренникова надеется, что ее семья сможет получить компенсацию за жильё и переедет в новый дом. Пока же она готовится к судебному спору с региональным Минстроем. Оксана будет представлять в суде интересы молодой дочери — на неё в Судже был оформлен бабушкин дом. В мае дом был цел. В каком он состоянии сейчас, семья Оксаны не знает. Но по закону жители Суджи могут получить компенсацию без комиссионного обследования жилья — то есть чиновники не будут проверять, разрушен дом или цел.

Курские чиновники, по словам женщины, не хотят компенсировать 73 квадратных метра, которые были пристроены к старому дому в 2012 году. Оформить пристрой в Росреестре Селитренниковы не успели. Оксана считает, что ей вряд ли удастся выиграть суд в первой инстанции, но настроена решительно. «Я и до Верховного суда дойду», — говорит она.

«Жители деревень — такие люди, которые юридически вещи оформляют в последнюю очередь, — говорит курская активистка и риелтор Любовь Прилуцкая. — Многие просто жили и не были этим вопросом озабочены. А когда случилось вторжение, в связи с получением сертификата пришлось этими вопросами заняться. При этом законодательство устроено так, что чаще всего [такие вопросы] предполагают выезд на место кадастрового инженера, а выехать нельзя».

Оксана, действительно, далеко не единственная жительница приграничья, кто не успел вовремя решить вопрос с документами на недвижимость. С осени 2024 года в суды Курской области подали не менее 400 исков к Министерству строительства, обнаружила «Вёрстка». Местные жители пытаются через суд зарегистрировать дополнительные квадратные метры, оформить право собственности или вступить в наследство.

Большинство исков ещё рассматриваются. Но из опубликованных решений видно, что людям удается побеждать. Например, в мае 2025 года семья из Глушковского района выиграла суд против чиновников из районной администрации и курского правительства.

До начала войны супруги расширили площадь своего дома, но не успели это оформить. Заручившись поддержкой прокуратуры, они принесли в суд «акт освидетельствования проведения основных работ по строительству объекта ИЖС», составленный местной администрацией в 2017 году. Чиновники проверяли, на что семья потратила средства материнского капитала. И зафиксировали, что деньги супруги потратили на расширение площади дома на 33,9 кв. м.

С помощью этого документа, переселенцы получили право на компенсацию не 46,6, а 80,5 квадратных метров. Суд удовлетворил их иск, отметив, что «иной способ определения фактической площади в связи с агрессией ВСУ отсутствует».

Возвращаться нельзя, а очереди на компенсации длинные

Но право на компенсацию ещё не означает, что семья получит её в ближайшее время. Очередь на жилищные сертификаты длинная.

Первые места в очереди отдают льготным категориям — например, людям с инвалидностью, тем, кто пережил оккупацию, участникам «СВО», добровольцам отряда «БАРС».

Сколько сертификатов уже выдано, точно не известно. В последнее время курские власти не называют чисел. В мае они сообщали, что вручили 10 тысяч сертификатов. Федеральному бюджету это обошлось в 60 млрд рублей.

В локальных чатах переселенцы, еще не получившие сертификаты, волнуются из-за того, что некоторые пытаются получить сразу несколько сертификатов и таким образом затягивают очередь. А те, кто лишился нескольких домов, переживают, что им компенсируют только часть имущества.

«Лично у меня есть дом, в покупку которого был вложен материнский капитал, и из-за этого в нём 4 собственника — я, муж и две дочери, — говорит переселенка Оксана Селитренникова. — У мужа по наследству от свекрови есть 1/3 в теткином доме, его часть 30 кв. И у старшей дочери есть дом от бабушки. Если получим мы за свой дом, то на улице остаются тётка и моя дочь, если получает тётка, то на улице я со всей семьёй».

Многие переселенцы, говорит активистка и риелтор Любовь Прилуцкая, хотели бы вернуться домой и восстановить разрушенное жильё. Но это будет дорого.

«Сейчас лето, зиму они уже простояли без отопления. Если в крыше дырка, то в доме всё совсем тяжело, — рассуждает Прилуцкая. — За какие деньги это восстанавливать людям, у которых потеряно жильё и проблемы с работой?»

Можно ли восстановить дом за счёт жилищного сертификата, неизвестно. Прилуцкая говорит, что прецедентов нет. К тому же, ехать в приграничные районы пока нельзя. Их регулярно обстреливают, а земля там заминирована. Российские военные и сотрудники МЧС, по данным курских властей, нашли и обезвредили уже свыше 600 тысяч взрывных устройств. Но в полях, на дорогах и огородах еще остаются мины.

«У нас был такой красивый зеленый город, а сейчас там всё разбито, — говорит пережившая оккупацию Суджи Надежда Ткаченко. — Я ехала [во время эвакуации] и свой город не узнавала. Я с детства там жила. Я там родилась, выросла, у меня там родились дети, но я не узнала свой город. Он просто превратился в руины, города нет, просто его нет. Я не представляю, как его будут восстанавливать, его стёрли».

Обложка: Дмитрий Осинников

Поддержать «Вёрстку» можно из любой страны мира — это всё ещё безопасно и очень важно. Нам очень нужна ваша поддержка сейчас. Как нам помочь →